У всех у нас были бабушки, и в сказках они тоже есть. На нашей полянке одна побыла бабушкой, дочерей замуж выдала (младшенькую-гулену аж два раза), внуков дождалась, бросилась в котлы с живой водой и мертвой, наелась молодильных яблок и в трансформер-молодку превратилась. Тут уж девы полянские испугались, так та молодка-трансформер давай кавалеров отбивать, всем жизнь портить, собрались под знамена Черного Колдуна да и выгнали все семейство разом.
Не успели передохнуть, как на смену одной старушке-хлопотоушке другая примчалась, дескать проведать сыночка непутевого да молодую невестку, ребетенка ожидавшую. Что целый год на полянке творилось – ни в сказке сказать, ни пером описать. Да каждый вечер потаяясь, бапка та с сынком тихонько решали, как невестку побольнее уколоть, да пострашнее зрителей напугать. Легковерные зрители верили и сопереживали, более разумные посмеивались – но гадко и противно было всем, особенно баушка-свекровь изумляла и проклятиями, и желанием под сынка другую подложить, и битвами в трусах (прям Муххамед Али или Тайсон). А как не по ее желанию иль велению – «я так не делала» или «я такого не говорила». А уж борьба с больной сватьей – так и страшной бабе Бабарыхе не снилась, вплоть до игрушек из волшебство-шопа (и ведь так, случайно дескать, зашла) в качестве оружия и попыток повеситься (там, правда, почему-то березку больше жаль). А уж какие представления закатывать мастерица – и в инвалидной коляске выезжала, и в бассейне здоровую деваху за волосья драла, болезная. Дошло дело до развода, невестка внука родила и теремок отхватила, а потом вернулась на полянку – оп, и свекровь следом, дескать, помогать буду внука нянчить.
Сколько змея шкуру не меняет – гадюкой остается. Ужом крутится, кашеварит, к каждому в душу залезть норовит. Если бы только в душу, а то ведь и в койку тоже – посмотреть, что да как, все ли ладно, да и любопытно видать, как там это самое у молодых происходит. Змеиным шипением исходит, ядом брызжет, в каждую щель просочиться норовит. Да еще и в воспоминаниях путается – очень змеюке хочется персоной важной на полянке быть, королевской коброй стать. Собственную семью уже так искусала, своими поучениями да приключениями так надоела, что те рады-радехоньки, что баушка-змея на полянке пасется, талеры высылает, а заодно что-нибудь для семьи нужное, а на полянке – лишнее, привозит. Мужу болезному только о своих успехах в битвах за Героя года сообщает, а что болеет – поправится, дочери поручение дано и экипаж за это куплен. Так что клубок выкормышей может спать и жить спокойно – змеюка еще не все, что можно с полянки утащила, не всех жителей воспитала, и норовит до самой смерти там остаться.
Только вот в малых дозах яд змеиный – он целебный, от хворей спасает, а в больших – вред смертельный несет. Баушка-гадюка, как всякая старушка, пересуды любит, всем кости моет, да приговаривает – я ж любя, помочь хотела, да вот что ни сделает – жители полянки обижаются, зрители удивляются – то ли склероз, то ли маразм, а иногда и хвори наступают, кто животом мается, кто слезами умывается. А змеюке радость – талеры прибавляются, яд накапливается, искусственные зубы скрежещут.
Жители полянские привереды этакие – еду с соплями есть опасаются, может, они ядовитые? Но голод не тетка – едят, хоть и травятся. А если кто-то слово против молвит – змея шипит, огрызается, на старость ссылается (а сама яд не только по полянке льет, но и в виртуале им щедро делится). Обижается, что детей нянчить с опаской дают (руки зачем мыть, маникюр портится), можно и такими есть и ребенка баловать. И вообще, силы волшебные здоровье поправили, талеры немалые платят, но все мало, мало, мало. И тут еще Боров посулил скворечник бабушке построить – все, жители полянские, век вам бабкины вопли слушать и еду ее есть, а зрителям удивляться – как велика любовь к талерам и Халяве, что сразу Скрудж Мак Даг вспоминается или Гобсек. Мудрость не ко всем приходит с возрастом, иногда она не является вовсе – ее ядовитость заменяет.
